Запад для разума, Восток – для подсознания

То что «Запад есть Запад, Восток есть Восток…», мы узнаем вскоре после того, как знакомимся с мальчиком Маугли и его четвероногой, если не считать удава Каа, компанией из джунглей. И чуть позже осознаем, что именно создатель мальчика, удава, пантеры и мудрых волков неполиткорректно и навсегда разделил мир на две половины, тут же в финале того же стихотворения опровергнув сам себя. Мол, ежели двое, равных по силе, сцепились в поединке, то ждать конца света нет никакой необходимости, все прямо сейчас случится…

Призрак неполикорректного Киплинга витает ныне над цивилизацией «белого человека» все яснее и яснее, потому как с толерантностью явно получилось что-то не то. Но пока Европа мучительно разбирается с гуманитарными ценностями и их пригодностью для жизни в реальных условиях, мы продолжаем – и не менее мучительно – выяснять, кто же мы, Европа или Азия? Умники говорят о чем-то великом и евразийском, остряки ничтоже сумняшеся обзывают матушку-Россию Азиопой.

Киплинг опасался нашей скифской дикости и медвежьей ярости. Мы же на протяжении поколений умудрялись обожать все сразу и впечатляться несовместимым – тут и «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…», и киплинговская «Пыль». В одной, так сказать, концертной программе. Хотя, по сути, эти две песенки несовместны куда больше, чем гений и злодейство.

Но нам к загадочной двойственности не привыкать. Символисты Серебряного века гордо и с вызовом устами Блока констатировали «да, азиаты — мы», что замечательным образом уживалось с намерением Брюсова защищать «лики гордые Шекспира» и «рафаэлевых мадонн» от варварского нашествия с Востока. Да и те же «Скифы» пугают не собственным нашествием, а – невмешательством, когда «Европе пригожей» будет грозить нашествие новых варваров.

В общем, и британский империалист Киплинг чуть ли не русский народный поэт, и в англо-бурской войне мы против надменных британцев, и спасать мир от варваров, кроме нас, некому, и сами мы – варвары… Попробуй разберись без крепких напитков!

Пестрые ткани, лаковые шкатулки, многорукие медные боги, непривычная музыка, гулкие барабаны… Экзотичность и непривычность, безусловно, производят на нас сильное впечатление. Но одной только чужестранности маловато для такого горячего и массового увлечения.

Психологи утверждают, что, хотя в большинстве своем наши соотечественники считают себя скорее европейцами, и история Европы нам известна не в пример лучше, чем история Китая, Японии или Индии, подсознательно мы тянемся к Востоку. Отчасти – из-за традиционного тамошнего фатализма. Пассивность и созерцательность, преподносимая во многих восточных философских учениях как большое достоинство, греет душу нам, не шибко склонным к активной жизненной позиции. Правда, у нас «не-деяние» редко бывает связано с опасением нарушить необдуманным действием мировую гармонию. Нас слишком долго отучали «высовываться и возникать». Такой менталитет, такое воспитание – без всяких ссылок на Лао-Цзы. Просто и порой безжалостно, из поколения в поколение.

И теперь идея о бесконечной Вселенной, заведомо заключенной в душе каждого человека, не важно, кто он, оказывается целебным бальзамом для душевных ран, доселе растравлявшихся мыслями о собственной никчемности – потому что не академик и не герой. Так, оказывается, и не обязательно ими быть… Слово «бездельник» у нас всегда было ругательством. Восток подарил нам мысль о том, что праздностью можно наслаждаться.

Запад настойчиво внедряет в наше сознание мысль о том, что человек сам кузнец своего счастья и творец карьеры. Мы же, вежливо кивая и на словах принимая эту истину, норовим поискать убежища в восточных мыслях о судьбе, предопределении и карме. Потому что научены горьким опытом многих поколений, впечатанным уже в генетическую память, — не все, дескать, и не всегда.

А может быть, Восток – это просто очень красиво? Ведь как замечал уже упомянутый Валерий Брюсов, у нас самих с красотой повседневного быта, той самой красотой, что превращает быт в бытие, — дела всегда обстояли из рук вон плохо. Или почти всегда. Сначала, как писал Валерий Яковлевич, в жилище искали тепла, потом покоя и лишь после, причем далеко не всегда, – чистоты. О красоте тут даже речи нет.

Понятно, что абсолютного отрицания красоты даже за нами не водилось. И жажда красивого у нас сильна невероятно. А Восток предстает нам в виде чего-то яркого и красочного, либо наоборот – лаконичного и изысканного. Наши прилавки с восточными товарами слабо напоминают о нищете индийской толпы и бедности китайских крестьян. Убогий быт японских рыбаков сравнительно недавнего прошлого даже в фильме «Мемуары гейши» показали быстро и вскользь. Зато красочные кимоно героини… цветущая сакура… резные мостики над зеркально гладкими прудами… — совсем другое дело. Кимоно или сари на сцене – залог того, что если драматургия и подкачает, красивая картинка не подведет.

Плюс – любовь. Восток никогда ее не отвергал, не отрицал, не предавал анафеме. Философы могли проповедовать воздержание, но эти проповеди мирно соседствовали с «Камасутрой». Чтобы Запад выбрался из тенет ханжества, понадобился Фрейд. Востоку психоаналитики ни к чему. Не отсюда ли такая готовность современных россиянок учиться танцу живота? Нам-то своих комплексов хватает, куда еще во фрейдизме барахтаться…

Нельзя сбрасывать со счетов и разочарование во многих привычных с детства истинах и убеждениях. «Чтоб тебе жить во времена великих перемен», — проклинали китайцы своих недругов. Проклял ли кто-нибудь нас, доподлинно неизвестно, но перемен и разочарований нам выпало сверх всякой меры.

При этом восточная философия точно так же, как и многие другие учения, скользит по поверхности нашей коллективной души, отнюдь не затрагивая ее глубин. Мы не Европа и не Азия. Мы действительно где-то посередине…