Новый номер журнала «Москва»

Вышел в свет новый номер литературного журнала «Москва». Публикуем фрагменты материалов и оглавление номера.

Как пытались столкнуть Брежнева и Суслова

Вячеслав Вячеславович Огрызко родился в 1960 году в Москве. Окончил исторический факультет МГПИ имени В.И. Ленина. Литературный публицист. Главный редактор газеты «Литературная Россия». Автор книг «Звуки языка родного», «Праздник на все времена», историко-литературного исследования «Песни афганского похода», сборника литературно-критических статей «Против течения», словарей о писателях XX века: «Изборник», «Из поколения шестидесятников», «Русские писатели. Современная эпоха. Лексикон», «Кто делает современную литературу в России», «Победители и побежденные». Член Союза писателей России. Живет в Москве.

Вячеслав Огрызко. Главы из книги «За спинами трех генсеков»

После свержения Хрущева Брежнев сразу озаботился укреплением своей личной власти. Он уже давно знал, что ни одна победа невозможна без лояльного аппарата. А кто подбирал и расставлял кадры в Центре и регионах? Отдел оргпартработы. А кто обеспечивал связь аппарата с руководством? Общий отдел. Не случайно Брежнев сразу взялся за укрепление этих двух структур. В один отдел он вызвал из Иванова находившегося в опале Ивана Капитонова, а в другой — перевел из аппарата Президиума Верховного Совета СССР Константина Черненко, которого помнил еще по совместной работе в Молдавии.

В свою очередь Черненко помог новому руководителю партии оформить личный секретариат, формально подчинявшийся общему отделу ЦК. Неформальным главой этого секретариата стал опытный производственник Георгий Цуканов (с ним Брежнев в свое время вместе работал на металлургическом заводе в Днепродзержинске). Помощником по пропаганде и сельскому хозяйству был назначен другой многолетний соратник нового первого секретаря ЦК — Виктор Голиков. А международная сфера осталась за Александровым-Агентовым.

При этом Брежнева вполне устроило, что его помощники придерживались разных взглядов. Скажем, Голиков тяготел к охранителям, а Цуканов ратовал за либеральные подходы в политике и экономике.

Но Брежнев нуждался не только в квалифицированном и верном ему аппарате. Он хотел иметь и предсказуемое высшее руководство. Ему требовались гарантии того, что сегодняшние соратники завтра не затеяли бы под него подкоп. Не поэтому ли Брежнев приступил к выстраиванию новой конфигурации власти?

Новый расклад политических сил в стране обозначился уже через год после свержения Хрущева. «…Идет, — заметил в своем дневнике 7 декабря 1965 года удаленный из Москвы за близость к Шелепину в Пензу Георг Мясников, — новая расстановка сил в центре; выдвигается украинская группа; удерживаются наиболее активные Шел<епин>, Вор<онов>. Ходят слухи о председателе. Я не ошибусь, если скажу, что при нынешней расстановке сил им должен стать Подгорный. Переименование ПГК (органов партийно-государственного контроля. — В.О.) — удар по Шел<епину>, назначение Флорентьева министром сельского хозяйства РСФСР — удар по Вор<онову>. Вводят нейтралов: (Кул<акова>, Капит<онова>), ост<авили> Ефр<емова>, Гр<ишина>…»[1]

Мясников оказался прав только в одном. Брежнев действительно заменил председателя Президиума Верховного Совета Микояна на Подгорного. Но он это сделал в декабре 1965 года не потому, что страстно желал выдвинуть во власти на первое место украинскую группу.

В Подгорном Брежнев видел очень опасного соперника. Как куратор отдела оргпартработы ЦК, тот имел, по сути, неограниченные возможности протолкнуть в ключевые ведомства и подразделения ЦК своих ставленников и сильно ослабить позиции первого секретаря ЦК в центральном партаппарате и в регионах. Но и совсем удалить Подгорного из власти Брежнев пока еще не мог. Ведь за Подгорным стояла достаточно мощная и влиятельная парторганизация Украины. Оставался только один способ нейтрализовать серьезного конкурента — повысить его в должности. Хотя разве что-то могло быть выше неофициального статуса второго секретаря ЦК? Оказалось, могло. Это пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. Формально именно этот пост считался высшим в стране, хотя реальных полномочий не предоставлял. Избранием Подгорного номинальным советским «президентом» Брежнев выбивал из дальнейшей борьбы за власть одного из самых серьезных соперников.

Промежуточные итоги перераспределения власти Брежнев собирался закрепить весной 1966 года на XXIII съезде партии. По логике основная тяжесть подготовки этого форума должна была лечь на Шелепина, который после избрания Подгорного новым советским президентом уже возомнил себя вторым в партии лицом. Зря, что ли, он перебрался на главный в здании ЦК пятый этаж и занял там кабинет по соседству с Брежневым? Однако Брежнев сделал ставку на более опытного в аппаратных делах Суслова. По сути, именно ему он отвел роль главного дирижера XXIII партсъезда.

Что конкретно зависело от Суслова? Начнем с главного. Он должен был помочь Брежневу расставить в подготовленном спичрайтерами докладе акценты по всем основным вопросам, а именно — в каком направлении планировалось развивать страну, собиралась ли «партия диктатуры пролетариата» продолжить построение общенародного государства, как власть хотела выстраивать отношения с капиталистическим миром, какие перспективы имелись у курса на десталинизацию…

Каждая политическая группа пыталась навязать новому лидеру свою позицию. Возьмем идеологию. Заведующий отделом науки ЦК Сергей Трапезников, долгое время работавший помощником Брежнева, выступил за отказ от заявленного еще Хрущевым принципа мирного сосуществования государств с разными политическими системами. А историк А.М. Некрич опасался, что съезд мог бы проголосовать за полную политическую реабилитацию Сталина.

Суслов, за многие годы поднаторевший в закулисных войнах с различными интриганами, помог Брежневу сгладить существовавшие у разных групп противоречия, найти приемлемые формулировки и при этом сохранить принципы. В частности, один из старожилов Старой площади международник Карен Брутенц отметил, что Суслов «твердо и хитроумно отвел претензии Трапезникова и Ко, пытавшихся, используя близость к Брежневу, посягнуть на принцип мирного существования»[2].

Помимо готовившегося для Брежнева доклада, Суслов большое внимание уделил подбору людей, которых предстояло выпустить на съездовскую трибуну. Он понимал, что у Брежнева еще не было в партии того авторитета, который в разные годы имели Сталин, Молотов и даже Хрущев. Суслов лично собирался выступить в прениях, чтобы поддержать нового лидера. Однако в этом вопросе новый руководитель партии его не понял. По его убеждению, на съезде из партверхушки должен был блистать только один человек, и звали этого человека Леонид Ильич.

Похоже, этот эпизод вызвал в дальнейшем некую напряженность в отношениях Брежнева и Суслова. Во всяком случае, идею переименования должности первого секретаря ЦК в пост генсека на съезде было поручено озвучить не Суслову, а главе московской делегации Егорычеву.

Вскоре после съезда, 16 мая 1966 года, Политбюро распределило между секретарями ЦК обязанности. Андрею Кириленко достались вопросы машиностроения, капитального строительства, транспорта и связи. В сферу Суслова, по традиции, попали внешнеполитические вопросы и загранкадры. Шелепину поручили курирование плановых и финансовых органов, а также легкой и пищевой промышленности, торговли и бытового обслуживания. И при этом Политбюро ни за кем официально не закрепило ведение текущих дел по Секретариату ЦК.

Без фиксации в протоколе Брежнев поначалу руководство Секретариатом ЦК поделил между Кириленко, Сусловым и Шелепиным. Но последнему он позволил провести лишь два заседания Секретариата — 19 и 25 июля 1966 года. Кириленко председательствовал на заседаниях Секретариата в 1966 году четыре раза, а Суслов — десять раз. Как говорится, почувствуйте разницу. Но, повторю, пока Брежнев не собирался передавать Секретариат ЦК под полный контроль Суслову. Холодок в их отношениях еще не исчез.

Отодвигать же в сторону Брежнев начал Шелепина. Почему? Да потому что близкое окружение Шелепина стало плести интриги. Складывалось впечатление, что Шелепин готовился к перехвату власти. Да какое там впечатление! Уже вовсю велась вербовка партаппаратчиков.

Весной 1975 года работавший в 60-е годы консультантом у Юрия Андропова Александр Бовин сильно расслабился в Доме кино и поведал сотруднику другого отдела ЦК — Анатолию Черняеву, как к нему подкатывались люди Шелепина. В дневнике от 26 апреля 1975 года Черняев записал: «Рассказал он мне такой эпизод из времен XXIII съезда, когда Шурик (Шелепин. — В.О.) был в центре внимания зарубежной прессы и слухов насчет того, что Брежнев — это “временно”, а грядет “железный Шурик”. Приходили, говорит, ко мне “его ребята” звать к себе. Нам, говорят, нужны умные люди. Что ты прилип к бровастому! Ему недолго было! А у нас все уже почти в руках»*.

Другой известный партаппаратчик Георгий Куницын, занимавший в середине 60-х годов должность заместителя заведующего отделом культуры ЦК, признавался, что лично его на сторону Шелепина пытался привлечь коллега из отдела пропаганды ЦК Александр Яковлев.

Кстати, по поводу Яковлева. Многие исследователи до сих пор убеждены, что в 60-е годы Яковлев состоял в клане Шелепина и именно поэтому его в начале 1973 года убрали из аппарата ЦК, хотя на Старой площади это удаление было подано как наказание за ошибочную статью «Против антиисторизма». Однако Сергей Кургинян в беседе со мной в июне 2022 года настаивал на другом: Яковлев был прежде всего человеком Суслова. Если это так, он был глазами и ушами Суслова в команде Шелепина. Другими словами, Яковлев оказался как бы двойным агентом. Тогда почему Суслов за него не вступился в начале 1973 года? Возможно, тогда еще не пришло время раскрывать все карты. Но факт в том, что Суслов не позволил в 1973 году задвинуть Яковлева куда-то на периферию, как это планировалось некоторыми функционерами. Он пробил назначение Яковлева послом в очень важную для нас страну — в Канаду и потом не раз защищал его от нападок председателя КГБ Андропова.

Ни Бовин, ни Куницын уговорам не поддались. Неплохо зная людей Шелепина, они не верили, что за ними могло быть будущее. Шелепинцы пытались завербовать в свои ряды не только аппаратчиков среднего звена. Они обхаживали и фигуры покрупней, в частности Анастаса Микояна, о чем он сам впоследствии поведал в книге «Так было».

Люди Шелепина, уверенные в своей победе, вели себя крайне неаккуратно. Многие их шаги стали известны новому заведующему общим отделом ЦК Константину Черненко. Он, естественно, обо всем подробно проинформировал Брежнева. Разгневавшись, генсек дал указание разработать меры по нейтрализации Шелепина и всей его команды. Перед Черненко и новым главным партийным кадровиком Капитоновым была поставлена задача выдавить связанных с Шелепиным функционеров не только из аппарата ЦК, но и из всех министерств, ведомств и ведущих органов печати.

Тем не менее затеянная генсеком чистка рикошетом ударила и по Суслову. Ведь что получилось? После прихода Брежнева к власти он столько потратил сил, чтобы добиться воссоздания отдела информации ЦК, а генсек через пару лет приказал эту структуру упразднить. Но она ведь была крайне необходима для усиления внешнеполитической пропаганды. К тому же этот отдел возглавил неслучайный человек — Дмитрий Шевлягин, который понимал Суслова с полуслова. Но Брежнев посчитал, что в этом отделе собралось чересчур много людей, которые по прошлой работе были связаны с Шелепиным.

Периодически у Брежнева возникали сомнения и в лояльности Суслова. Не случайно он время от времени устраивал ему разного рода проверки с одной лишь целью: выяснить, появились ли у того амбиции стать партийным вождем.

Одну из таких проверок Брежнев организовал 10 ноября 1966 года. После обсуждения на заседании Политбюро плановых вопросов он неожиданно для всех присутствовавших обратился к проблемам идеологии. Генсек заявил, что партаппарат мало сделал в сфере кино, литературы и искусства. Он обрушился на писателей, занявшихся под благовидными предлогами развенчанием славного прошлого страны. В частности, досталось Константину Симонову за его дневник «Сто дней войны», который, по мнению Брежнева, заводил народ в какие-то дебри. Заодно генсек высказал непонимание, почему до сих пор не появился учебник по истории партии.

Брежневу тут же подыграл Демичев, которому полтора года назад было поручено вместо Ильичева вести вопросы пропаганды, культуры и науки. Он прошелся и по писателям, которые, по его подсчетам, образовали три враждебные группы, и по журналам, обругав «Новый мир», и по кино, предложив срочно уволить председателя Госкино Романова. Но генсек его одернул. «Я, — подчеркнул Брежнев, — никого в личном плане не критиковал».

Некоторые члены Политбюро после этой ремарки растерялись. Они так и не поняли, ради чего Брежнев завел разговор об идеологии. Взявший после Демичева слово Суслов признался: «Я не подготовлен к подробному разбору во всех аспектах состояния идеологической работы». Неподготовленными оказались к такому разговору также Андропов, Шелепин, Кириленко, другие члены высшего руководства.

И чего добился Брежнев своим экспромтом? А вот чего. Ему важно было нащупать слабые места у других руководителей страны и перед всем Политбюро выставить того же Суслова в не совсем приглядном виде. Он как бы говорил: видите, человек метит на вторую роль в партии, а незнаком даже с нынешним состоянием идеологической работы. И ведь Суслов стерпел все упреки и намеки, не стал возражать и чего-то добиваться. Он продемонстрировал полную послушность Брежневу, что и требовалось генсеку, ибо он исподволь готовил новую кадровую революцию, а без послушных аппаратчиков высокого ранга ее провести было невозможно.

Решающие шаги Брежнев предпринял весной 1967 года. Сначала он удалил из КГБ близкого Шелепину Семичастного. А помог ему в этом как раз Суслов, что потом отметил в своих мемуарах и сам пострадавший. Потом из Московского горкома партии был убран Егорычев. Кстати, и тут не обошлось без Суслова, который провел в Московском горкоме пленум по замене Егорычева на Гришина. А уже осенью генсек поставил точку и в судьбе Шелепина, сплавив опасного конкурента в ничего не решавшие профсоюзы.

После этого вторую и третью позиции в руководстве партии стали делить меж собой Суслов и Кириленко. Они поочередно начали вести заседания Секретариата ЦК, а иногда даже и Политбюро. Однако Брежнев вновь приоритет никому отдавать не стал.

Безусловно, партия, да и вся страна многое бы выиграла, если бы два секретаря ЦК в середине 60-х годов объединились и образовали крепкий тандем. Но слишком разными оказались эти люди. Жизнь давно уже научила Суслова умерять свои амбиции и публично не лезть на рожон. У него хватало ума в каких-то случаях уходить в тень. А вот Кириленко был совсем другим. Ему очень часто хотелось подчеркнуть свою значимость.

В постсоветское время многие бывшие влиятельные партаппаратчики, а вслед за ними и иные историки стали выставлять Кириленко в роли этакого дурачка, ни черта не смыслившего в политике и экономике и приведшего нашу промышленность к пропасти. Но Кириленко отнюдь таковым не был. Пусть ему не хватало теоретических знаний, в экономике и в особенностях управления промышленностью он неплохо разбирался. У него имелся авторитет в оборонке. Он не был чужаком для армии, и в частности, для влиятельных генеральских кругов. Ему в плюс ставилось также знание специфики разных регионов страны. Он успел поработать на Украине и на Урале, а с 1962 года курировал в партии многие вопросы развития России. И, кроме того, человек не чурался искусства и литературы и пользовался поддержкой в некоторых художественных кругах.

Однако вкалывал он — дай бог всем так пахать! Это подчеркнул в беседе с историком Геннадием Марченко много лет проработавший в партаппарате Ричард Косолапов. По его словам, Кириленко был грубоват и не очень образован, но — трудяга. Другое дело, очень сильно его подводила невоспитанность, о чем не преминул упомянуть партаппаратчик Александр Яковлев, который считал Кириленко человеком «полуграмотного, бульдозерного типа». Оставим эту оценку на совести усопшего.

Так вот об амбициях Кириленко. Он конечно же стремился к тому, чтобы стать главным заместителем Брежнева в партии. И его претензии касались не только экономики и промышленности, но и идеологии, которая вообще-то считалась зоной влияния Суслова. А как можно было подорвать авторитет Суслова в его вотчине? Видимо, следовало придумать что-то такое, чтобы обнаружилась никчемность Суслова.

Кириленко действовал разными методами и способами. Он пытался продвинуть в идеологические и международные отделы ЦК своих людей, передавал через голову аппарата Суслова указания партийной прессе, ловил пропагандистов на ошибках. Но успехи были мизерными. Большая часть партаппарата продолжала ориентироваться на Суслова. Значит, сделал Кириленко вывод, следовало реорганизовать аппарат. «Стремясь подорвать позиции второго секретаря М.А. Суслова, — рассказывал в 2020 году Ричард Косолапов, — Кириленко решил реформировать идеологический аппарат ЦК. Летом 1968 года он внес в Политбюро записку об улучшении идеологической работы ЦК, которая была разработана специальной комиссией»*.

Чуть позже Кириленко внес предложения о реорганизации и экономических отделов ЦК. Ряд новаций Кириленко поддержал секретарь ЦК по кадрам Капитонов. Но главный кадровик партии исходил из того, что в ходе всех реорганизаций существенно бы сократился аппарат, а значит, и уменьшились бы расходы на его содержание. Возможно, повысилась бы и эффективность партийных управленцев.

Московская театрадь

Знаки равенства и различия

Алексей Александрович Минкин — сотрудник газеты «Московская правда» — родился в 1968 году. Публиковался в газетах «Православная Москва», «Православный Санкт-Петербург», в «Московском журнале», журнале «Божий мир».Лауреат Международной премии «Филантроп». Живет в Москве.

Церковь во имя преподобного Симеона Столпника

Церковь, украшающая ныне угол Поварской и Нового Арбата, строилась по указанию государя Федора Алексеевича в 1676–1679 годах. Поскольку церковь располагалась в одном из дворянских гнезд Первопрестольной, она то и дело исполняла роль негласной свидетельницы примечательных событий в жизни примечательных людей с именем. К примеру, в ней состоялось венчание графа Н.Шереметева с крепостной актрисой его театра П.Ковалевой-Жемчуговой. Их мезальянс отвергался высшим светом, венчать отказывались, и только «у Симеона» на Поварской все разрешилось. Личным распоряжением императора Павла разрешалось присутствие на церковном бракосочетании крепостного художника Н.Аргунова и актрисы Шлыковой. Более того, в очаровательной церкви, запечатленной Пушкиным в «Евгении Онегине» и Саяновым в «Приключении графа Бутурлина», венчался С.Аксаков, а местный священник за день до смерти исповедал и причастил проживавшего в приходе Гоголя! Несмотря ни на что, перед войной чудо-храм закрыли, священника арестовали и святыню готовили к разрушению — «ах, милый, если б не было войны».

Храм Преподобного Симеона Столпника на Поварской. XVII век

Вторая угроза сноса подкралась к храму, где действовали производственные мастерские, с прокладкой Калининского проспекта — Нового Арбата. Говорят, тогда памятник спас «вызывающий» поступок реставратора Л.Антропова, «оседлавшего» ковш экскаватора и наотрез отказавшегося отступать. Так или иначе, «Симеона» оставили в покое, отреставрировали, и с 1968 года в нем появился выставочный зал Общества охраны природы. Когда приспела эпоха собирать священные камни, церковку приметил сам патриарх Алексий II, добившийся возвращения ее верующим. Сложился новый приход, среди прихожан которого можно было заметить и народную артистку России И.Муравьеву, а летом 2005 года, к 30-летию свадьбы, в храме венчались Н.Караченцов и Л.Поргина.

Я знаю Караченцова по спектаклям театра «Ленком», по многочисленным фильмам. Как-то раз, направляясь от «Воскресения» на Успенском Вражке к Никольской, заметил парковавшиеся «жигули» с узнаваемым актером в кабине. Караченцов подъехал к своему жилищу, а я не преминул дождаться и получить автограф. Корифей разулыбался, пожелал успехов — и от той мимолетной встречи оставил теплые впечатления. Позднее стряслась известная всем беда, заставившая актерскую чету перешагнуть порог церкви. Актерскую семью, как и И.Муравьеву, нередко видели в «Симеоне» на Поварской — и неспроста, быть может, именно та чудом выжившая церковь являлась одним из своеобразных киногероев. Ее облик задействован в фильмах «12 стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию» Гайдая, в «Моей судьбе», «Трех тополях на Плющихе», «Забытой мелодии для флейты», «Мимино». Яркий послужной список. Вот у «собрата» в Нальчике такого нет.

Тем не менее у них общий покровитель: преподобный Симеон из Каппадокии. Современному сознанию это был святой непонятный: вчерашний пастушок тайно бросил родителей и неделю лежал при входе в один монастырь, просясь в братию. Наконец приняли, что не помешало ему ослушаться игумена и приютившую его обитель покинуть. Симеон обретался в пустынножительстве, затем приковал себя цепью к скале, а после вскарабкался на высокий столб и год стоял там на одной ноге в молитве. Тем временем убитые горем отец с матерью не оставили поисков, отец в печали умер, а матушка нашла отпрыска, да тот ее не принял, сославшись на то, что, мол, встретимся на том свете. И мать не выжила, а Симеон, как пишется, исцелял, наставлял, утешал. Чужих, посторонних. Любопытно, что день его памяти совпадает с праздником в сентябре — церковным Новолетием. В честь этого святого воздвигнут храм и в Нальчике, на Пятигорской улице.

Кстати, все православные приходы Кабардино-Балкарии подчинены Пятигорской епархии. Как и Нальчик, курортный город с обрамляющими его горами Машук и Бештау, не раз находил себя на печатных страницах: в изданных воспоминаниях побывавших здесь композитора Римского-Корсакова и генерала Врангеля, в очерках Гиляровского, во «Взвихренной Руси» Ремизова, «Самоубийце» Алданова, «12 стульях» Ильфа и Петрова. Пятигорск с его вершинами и «Провалом», Елизаветинским источником и «Эоловой арфой» описал в «Княжне Мери» Лермонтов.

Замечу: погибший в Пятигорске Лермонтов косвенным образом затронул и кабардинскую тему — в поэме об Измаил-Бее. Лермонтоведы все еще спорят, кем являлся герой Михаила Юрьевича: мусульманином? православным? Во всяком случае, приверженцы обеих мировых религий в современных Москве и Нальчике с оговорками, но уживаются мирно, добрососедски. В Нальчике возле улицы памяти погибшего в гитлеровском концлагере основателя кабардинской литературы Али Шогенцукова разбит уютный, тенистый сквер, где чинно прогуливаются с детьми родители, отдыхают пенсионеры и где сходятся люди разных национальностей и вероисповеданий. Сквер венчает новая соборная суннитская мечеть, выстроенная в популярном ныне стиле хай-тек! Зашли внутрь. Все лояльно. Все соответствует категории
Мирное сосуществование и интерес

Московская соборная мечеть. Выползов переулок, д. 7

Сунниты — представители одного из главных течений ислама — доминируют и в Москве. Еще в 1904 году на средства купца Верзина архитектор Н.Жуков взметнул ввысь соборную мечеть с минаретом в Москве (Выползов переулок, д. 7). Уже в наши дни историческое здание реконструировали (читай: воздвигли по новой), значительно увеличили в объемах и открыли внутри единственный в столице Музей истории ислама. Осмотреть экспонаты, среди коих редчайшие рукописные богослужебные книги, способен любой желающий. Проявив интерес, в музее можно узнать и о великих мусульманских поэтах. Один из них провел всю жизнь в персидском Ширазе и носил громогласное говорящее прозвище Хафиз, что значит «Человек, знающий наизусть Коран». Ах, если бы все знающие Коран исполняли начертанное там как есть, без диких выходок радикализма! Хвала единому Богу, у нас пока мирно. Особенно сдержанное, добрососедское отношение ощущается на Поклонной горе, где бок о бок действуют мемориальная синагога, православный Георгиевский храм и мечеть, посвященная, подобно всему созданному к полувековому юбилею Победы, комплексу памяти о Великой Отечественной. Однако с высоты московской Поклонной горы вернемся-ка вновь в Нальчик,
К долине минеральных вод, литературных трудов и животного мира

Да, живописное то урочище именуют Долиной нарзанов или, проще, Долиной — по вписанному в городскую черту курортному хутору. Тут множество санаториев и домов отдыха. Тут же — завораживающий миниатюрностью Дом-музей Марко Вовчок, классика русской и украинской литературы. Тут и взращенный писательницей сад, ее могила подле любимой груши.

Дворянка Мария Александровна Вилинская — настоящее имя писательницы — родилась в Елецком уезде прежней Орловщины, откуда была определена в частный пансион Харькова. Там самостоятельно постигла украинский язык и свободно писала на нем, а также на русском и французском. Изучила немецкий и польский. Вернувшись из Малороссии в Орел, к тетке, она свела в потрясающем литературном городе знакомства с Лесковым, Тургеневым, Киреевским. И с будущим мужем, ссыльным из Киева. Меняя жилье, чета кочевала по Киеву, Чернигову, Немирову. В Малороссии сдружилась с Шевченко. А потом — Петербург, вечера в творческих салонах. Казалось, все хорошо: и семья, и популярность. Но умер муж, а в Москве занемог сын. Мария Александровна опрометью бросилась к сыну и выходила.

Потрясения не прошли даром, и она подалась на Кавказ, в Терскую область, к долинским нарзанам. В Долинах на окраине Нальчика и провела последние семь лет жизни, писала, переводила. Музеем же дом стал в многообещающем 1945-м. Через всю жизнь Марко Вовчок пронесла ненависть к крепостничеству: насмотрелась от жестокого отчима, превращавшего бесправных и несчастных людей в забитых животных.

Вместе с тем человеку есть что позаимствовать в животном мире. Ученые наблюдали за льнущими друг к другу и сохранявшими тем общее тепло спящими гамадрилами. У этих приматов натуралисты обнаружили семь типов взглядов и десяток жестов. Своим поведением обезьяны проявляли не только инстинкт самосохранения, но и чувство взаимопомощи, взаимовыручки. Или вот ядовитые гусеницы яркой окраской тела будто бы предупреждают недруга: не тронь, опасно!

Нет, и впрямь, учиться нам и учиться у «меньших». Возможно, и поэтому столь востребованными, даже людными стали островки живой природы в городской среде —
Наши зоопарки

Главный из них, Московский, сегодня занимает по посещаемости третье место в мире. Зоопарк Нальчика, бесспорно, много скромнее, зато отличается неброской красотой цветников и свежестью воздуха. Он относительно молод — учрежден официально в 1996 году, хотя в качестве уголка живой природы существовал за четыре десятилетия до этого. Увы, во время войны часть питомцев истребили, другую спасли любители природы. И в Московском зоопарке во время военных невзгод оставшихся животных вынужденно кормили их падшими собратьями и запасами костной муки. В 1994 году население столичного зоопарка пополнилось новорожденным бегемотом. А «уголок» в Нальчике спустя 15 лет по рождении московского младенца получил статус зверинца. Перед тем как стать зоопарком с тридцатью шестью видами животных и птиц он перебрался в Долинск, то есть в Долину нарзанов.

К слову, и прообразом зоопарка в Москве был зверинец, раскинувшийся на окраине Измайловского леса. Специально для охотничьих забав Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Петра II, Елизаветы Петровны туда свозили представителей типичной для нас фауны: как зайцев, бобров, лосей, рысей, медведей, волков, так и «диковинных» животных — ишаков, муров, обезьян, сайгаков, буйволов, леопардов и тигров. Кое-кого разводили для парков северной столицы.

Опекавшая зверинец, о котором и ныне напоминают Зверинецкая улица и номерные улицы Измайловского зверинца, Анна Иоанновна в память о любимом месте нарекла расквартированный в Петербурге лейб-гвардии полк Измайловским. Предшественник полноценного зоопарка, Измайловский зверинец уже в XVII столетии являлся крупнейшим из бытовавших на Руси. Крупнейшим стал и «наследник» на Пресне. Интересно, что и он многим обязан царствовавшим Романовым.

Так, первого слона предоставил сюда император Александр Николаевич. Много позднее, весной 2016 года, при слоновнике откроют Музей слонов, где пришедшим, в частности, поведают невероятный факт: оказывается, добродушные на вид хоботные исполины — самые опасные из местных питомцев. По числу нанесенных увечий, а то и смертей они держат незавидное первенство. На втором месте жутковатого пьедестала — ядовитые змеи. На третьем — к удивлению многих, снежные козы.

Ну а при открытии зоосада в 1864 году невозможно было предположить, во что выльется эта затея. Между прочим, возник зоосад, упоминаемый в «Сивцевом Вражке» М.Осоргиным, в «Трущобных людях» В.Гиляровским, в воспоминаниях И.Репина, И.Эренбурга, в «Семье Звонаревых» А.Степанова, в «Двуликом Янусе» Я.Наумова, не без участия августейшей семьи. Нередко и нашим монархам, и великим князьям дарили кого-то из «братьев меньших». «Братство» братством, но животным требовался тщательный уход, и Комитетом по акклиматизации животных и растений при Императорском сельскохозяйственном обществе, курируемым великим князем Николаем, у Верхнего Пресненского пруда был разбит зоологический сад. Нововведению активно способствовала университетская профессура: Богданов, Усов. Последний, являясь членом Общества испытателей природы, Общества любителей садоводства, Комитета по шелководству, Общества сельского хозяйства, Археологического общества и Общества истории древностей, более десятка лет отдал организации и развитию сада. Ученый стал и первым его заведующим. Ко всей незаурядности С.Усова следует добавить и страсть его к собирательству предметов живописи и графики — в связи с этим нельзя не вспомнить: с середины 2000-х при входе в зоопарк со стороны Большой Грузинской работает выставочный зал.

Подобное по профилю учреждение, Музей истории Московского зоопарка, существует в старейшем здании старейшего из зоологических садов страны. Первый его этаж в 1898 году, для жирафника, выстроил яркий представитель отечественного модерна Л.Кекушев. Второй к 1903 году возвел П.Харко. Дирекция сада, зал заседаний, архив — все это было на нижнем этаже. Музей же действует на втором этаже. Обилие в нем детей-экскурсантов не редкость. Налицо добрая традиция: родители приводили сюда братьев Вавиловых, будущих ученых с мировым именем, сестер Цветаевых, поэтов Пастернака и Брюсова, театральных деятелей С.Образцова и Н.Сац. Ну а известнейший впоследствии мультипликатор Ф.Хитрук прогуливал уроки, убегая в зоопарк, там, как правило, задерживался у клеток с обезьянами, стремительно делая наброски их движений и ужимок.

За повадками приматов специально наблюдали и студенты Школы-студии МХАТ — в частности, Л.Дуров и О.Басилашвили, что отражено в опубликованных ими воспоминаниях. Кстати, те наблюдения немало помогали им в дальнейшем — у кинокамер и на сцене.

Отчасти зоопарк помог и творчеству И.Шмелёва, являвшегося в детстве очевидцем того, как его отец руководил здесь полученными подрядами на возведение святочных катальных гор, катка и сказочного ледяного дворца с ледяными же колоннами и лестницами. К открытию ледяных хором в зоосад приехал Московский генерал-губернатор В.Долгоруков. А вот залитый на пруду каток манил тысячи москвичей. Позднее все случившееся Иван Шмелёв опишет в романе «Лето Господне» и в рассказах «Обед “для разных”», «Ледяной дом».

Карта Московского зоопарка с обозначением мест, где и кого можно увидеть

Более того, здесь же, на Пресненских прудах, в Духов день городское купечество устраивало смотрины невест с прибаутками, искрометной фантазией свах и чаепитиями. Не потому ли один из героев «Бешеных денег» Островского мечтательно произносит: «…и кучера нанять такого, что в зоосаде можно показывать»?

А вот что вещал городской путеводитель начала прошлого века: «Зоосад на Пресне открыт ежедневно для публики. Перед зрителями, как в панораме, проходят все представители животного мира. Плата за вход 32 копейки. Зимой на территории — один из лучших в Москве катков. Даются в прокат коньки». Действовал летний театр, где, между прочим, выступал Ленин.

Начинал же свою грандиозную деятельность зоопарк как описанная ранее советская Сельскохозяйственная выставка: у расчищенных от хлама прудов, бывших, по выражению поэта К.Батюшкова, «приятнейшим гульбищем, где разводили, пропагандировали и продавали плодоносные виды птиц, скота и саженцы». В 1866 году выставку домашних животных в зоосаде посетил Л.Толстой, а побывав на катке, отразил свои впечатления в «Анне Карениной». Достоевский, часто противопоставляемый Толстому, не избежал искушения вывести Пресненские пруды в фельетоне «Крокодил». Иллюстрируя басни Крылова, зоосад десятки раз навещал В.Серов, большой любитель животных. А близкий Серову художник Л.Туржанский изобразил возлюбленное пристанище на полотне «Осень. Зоосад».

Кстати, один из выходов зоопарка ведет на Зоологическую улицу, а там, в доме № 4, располагается арт-галерея «Династия». Ах, как много связывает «живой музей» Москвы с живым и высоким искусством, творчеством! Вот и Н.Заболоцкий вывел личную доблесть в стихотворении «Лебедь в зоопарке». Удивительный факт: перед открытием зоосада в члены Комитета по акклиматизации животных и растений приняли собирателей живописи братьев Третьяковых. И те исправно вносили лепту на содержание новой общегородской затеи, даже пожертвовали лисицу, на что контора сада дала расписку, удостоверяя:
«Присланная в дар лисица принята в исправности»

И впрямь, а то мало ли что. Вот у И.Шмелёва в «Няне из Москвы» героиня, напротив, увещевает поклонника выкрасть для ее блажи из зоосада лису. Воздыхатель соглашается…

А если серьезно, московскому зоологическому саду благоволили многие. И жертвовали. Государь Александр II, помимо слона, подарил трех буйволов, а граф Орлов-Давыдов в 1899 году обустроил на личные средства аквариум.

Но для многих и зоопарк чем-то жертвовал. Упоминая художников, писателей и актеров, присматривавших за питомцами и использовавших наблюдения перед зрителями и читателями, нельзя не вспомнить и иные примеры. Подбирая сценический образ, сюда к пингвину заглядывал актер Е.Весник, а Г.Уланова, получив партию в «Лебедином озере», настойчиво изучала грациозные движения лебедей. Чтобы развеять грусть-тоску, к братьям меньшим нередко наведывался актер П.Алейников. Любимым местом гуляний зоосад стал и перебравшемуся из Иркутска знаменитому купцу-коллекционеру В.Баснину. Более того, наш зоопарк стал и «актером», снявшись в фильмах «Еще раз про любовь», «Офицеры», «Не стреляйте в белых лебедей», «Дети Дон Кихота», а живший в вольере олень использовался в «Том самом Мюнхгаузене». В общем, наш зоопарк не только дарил приятные впечатления, но и развивал в пришедших массу творческих задатков.

Не секрет: автор пространной статьи, в глубоком детстве впервые очутившийся в знакомом каждому москвичу месте, долго дивился на устроивших зрителям внезапный душ моржей и потом демонстрировал увиденное одногодкам из детского сада. Показывал и белого медведя — как кинул ему пару кубиков рафинада, которые тот съел и будто бы в благодарность помахал лапой.

К слову, именно с медвежонка — только бурого — начал отсчет обитателей зоопарк Нальчика, нынешняя площадь коего не превышает 7 га. Столичный в 2,5 раза обширнее, что достигалось и включением в 1926 году парка бывшего Вдовьего дома на Кудринской. Так что и на новой территории, через Большую Грузинскую, все в исправности, исключая общую тесноту и скученность. Зато к середине 90-х годов ХХ века для удобства разрозненные половины зоопарка соединили пешеходным мостом.

Своеобразным мостом между Центральной Россией и Кабардино-Балкарией явилась проложенная к 1913 году железнодорожная линия с конечной станцией в Нальчике. Дореволюционный вокзал в годину оккупации Нальчика был разрушен, но уже в 1998-м его отстроили заново. И здесь, как и прежде, наблюдаются
Встречи и проводы

Бесспорно, Кавказ, в том числе и Кабардино-Балкария, населен людьми эмоциональными. И музыкальными. Достаточно вспомнить уроженца Нальчика Ю.Темирканова, бывшего дирижером Большого театра Москвы, Мариинского и Михайловского в Петербурге, а также работавшего с симфоническими коллективами Европы и США. Вспомним еще и таких представителей шоу-бизнеса, как Дима Билан, Катя Лель, Сати Казанова, Ефрем Амирамов — все они так или иначе вкраплены в Республику Кабардино-Балкарию.

Отправившись с Кабардинской улицы Нальчика, местного Арбата, на железнодорожный вокзал, мы стали свидетелями удивительного и трогательного события — проводов новобранцев. Нет-нет, песен перечисленных земляков у вокзала не исполняли. Зато провожавшие — и парни, и девушки (и, судя по всему, сельские) — устроили отъезжавшим бурю оваций, пели что-то народное. Звучала национальная музыка. Праздник. В Москве такой массовости провожающих, да с таким шквалом чувственности, пожалуй, уже не встретишь. И еще примечательно: пьяных вообще не было. Под крики, аплодисменты и танцы заполнили новобранцы пару вагонов нашего состава и… Что ждет далее? Надеюсь, хорошее, доброе.

На то же надеялся и я, много лет тому назад провожая в армию одноклассника, первого из наших рядов. Конечно, время на дворе было совсем иное, разгар Афганской кампании. Потому и провожали озабоченно, с тревогой. На войну мой друг не попал, но угодил под такой каток дедовщины, что уже и в Афганистан писал рапорты. Служил в погранвойсках: Карелия, Таджикистан. Рассказывал, что в Душанбе их то и дело подкармливали домашними лепешками простые таджики, из гражданских, из того сплава лучших человеческих качеств, что недавно звался «советские люди». Увы, будто лавина с высоких гор, стремительно все куда-то скатилось: и советские люди, и весь Союз, и слава афганских героев.

От той поры — тяжелой, неоднозначной, но требующей дисциплины обязательной памяти — в Москве сохраняются два мемориала: Государственный выставочный зал — Музей истории войны в Афганистане, действующий с 1993 года (1-я Владимирская, д. 12), и открытый двумя годами позднее в полуподвале жилого дома на Авиационной улице (д. 68) Музей памяти погибших воинов Афганской и Чеченской кампаний. Музеи скорбные, но нужные — помнить необходимо и об этом. Одних москвичей только в Афганистане полегло три сотни. За что? Чем той московской скорби ответит Нальчик? Своей скорбью, скорбью общей. И ему с окрестностями в тех кампаниях досталось.

И все-таки, по одной из версий, имя республиканской столицы происходит от слова «нал», что значит «подкова». Для кого-то подкова — символ счастья, олицетворение защищенности, оберег. Пусть будет так.

С тем же преобладанием теплых чувств, с благодарностью и хорошими впечатлениями покинем Нальчик, Республику Кабардино-Балкарию. Впереди
Москва-Казанская

Да, с Казанского вокзала Москвы, бывшего Рязанского, мы уезжали. Сюда и вернемся. Примечательно, что устроитель его, барон Н. фон Мекк, решил превратить дорогое детище в своеобразный музей близких ему деятелей из объединения «Мир искусства»: вокзал должны были оформить Лансере, Нестеров, Рерих, Головин, Конёнков. Что-то из затеянного удалось, а что-то нет…

Тем не менее и сегодня, точно в такт вчерашним замыслам, при вокзале действует Культурный центр и галерея работ народного художника России Д.Белюкина. А недавно под Царской башней проводились традиционные православные выставки. Ушло… Ушло и время, когда трое суток в преддверии вступительных экзаменов в зале ожидания вынужденно ночевал Л.Броневой, в будущем народный артист СССР и обаятельный злодей Мюллер.

Опять-таки Казанский — или по-прежнему Рязанский — вокзал фигурировал во множестве запоминающихся произведений: в «Золотом теленке» Петрова и Ильфа, «Семье Звонаревых» Степанова, «Двуликом Янусе» Наумова, в мемуарах А.Цветаевой. Судя по «12 стульям», на Рязанский вокзал Москвы прибывают Воробьянинов и Бендер, а отсюда, судя уже по «Истории парикмахерской куклы» Чаянова, герой уезжает в Коломну. Отсюда в годы войны многие отправлялись в эвакуацию. Это описывала М.Плисецкая в книге «Я, Майя Плисецкая», направлявшаяся с приближением к стольному городу фронта в Свердловск, а также ездившая к родственникам в Чимкент. К родственникам же, но в Тбилиси с бабушкой и мамой отсюда, с родной Покровки, отчаливал О.Басилашвили, зафиксировавший данный факт в книге «Неужели это я, Господи?». Покидая прифронтовую столицу, с Казанского вокзала в Куйбышев на время уезжали писатели Афиногенов, Петров, Эренбург.

Казанский всегда многолюден. Его суетливое естество скреплено толпами прибывающих и уезжающих. Такое ощущение, словно полстраны втиснулось в его объемы, и потому всплывают цветаевские строки: «Москва! Какой огромный странноприимный дом! Всяк на Руси — бездомный. Мы все к тебе придем». Так и есть: и идем, и едем, и все больше и больше.

В наши дни рождается впечатление, будто земные властелины, уплотнившие столицу безмерной коммерческой застройкой, желают загнать в стойло Первопрестольной все обеспеченное население страны. И похоже, не одной только России.

Опомнитесь! «Милая… Не бросай улыбок своих рубли: не подниму!» — писал А.Чивилихин. И Москва всего взять не сможет. И всех рублей однозначно не соберет, как бы того ни хотелось ее хозяевам. «Коль нет цветов среди зимы, так и грустить о них не надо», — высказывался С.Есенин, отнюдь не понаслышке знавший Рязанский вокзал столицы.

Об этом грустить мы точно не будем — есть у нас, особенно при дорожных проводах и по окончании путешествия, своя грусть, неповторимая. Да и думы об огромной любимой стране — как бы не развалилась, как бы не затрещала по швам — тоже невеселые. Будем ли завтра вместе? Не грянут ли никому не нужные войны? Что будет?..

Тут-то, пожалуй, и стираются знаки различия между Москвой и Нальчиком, Кабардино-Балкарией и всей остальной Россией. Простой люд хочет мира, стабильности, понимания и хоть мало-мальского благоденствия всегда и везде — вот в чем, очевидно, наш общий большой знак равенства. «Где начало того конца, которым оканчивается начало?» — вопрошал Козьма Прутков.

Преодолев расстояние между Москвой и Нальчиком, а затем совершив путь обратно, понимаешь: начало всему — любовь, а конец — ее отсутствие. Постигшим эту простую и одновременно непростую истину легче жить вместе, вместе разводить в стороны знаки различия и вместе сводить их к знакам равенства и примирения. По любви, по общности земного существования…

СОДЕРЖАНИЕ