Манекен с накладным животом

Любое закулисье всегда манит и притягивает. Тем более театральное. Тут и привкус тайны, доступной лишь избранным, и полузабытое детское желание узнать, как устроена красивая игрушка. А если речь идет о закулисье Большого театра, причем закулисье настоящем, — ну их, всякие “желтые” сплетни! – то просыпается настоящий азарт.

Итак, Большой театр “со служебного входа”. Костюмерные цеха. Мастера-кудесники превращают в принцев и сказочных красавиц наших почти обычных современниц и современников. Конечно, ведь не из иных эпох и миров засылают к нам тех, кто пленяет и поражает публику чарами голоса и грации… Но все равно почти обычных – артист обязан быть чуточку не таким, как все. Впрочем, это, как справедливо отмечено в культовой книге братьев-фантастов Стругацких, уже другая история.

А наш путь пока лежит по вполне обычным коридорам, длинным и немного запутанным. И первое необычное, что мы узнаем от заведующей художественной частью Большого театра Галины Нуриждановой, – то, что все сценические костюмы шьются из натуральных тканей. И шерсть настоящая, и шелк. А как же экономия, как же эфемерность сценической роскоши, над которой так часто посмеивались сатирики всех времен?

— Мы стараемся всегда использовать натуральные ткани, — говорит Галина Ивановна. — И актерам лучше, натуральная ткань “дышит”. Артист, выходя на сцену, должен иметь возможность забыть о костюме. Костюмы-то многослойные, человек должен в них работать, а пение и танцы – очень тяжелый труд. Да и нам работать с натуральными тканями легче — они лучше красятся. У нас здесь свой красильный цех.

Ткани приходится не только красить, но и превращать в закопченные лохмотья. Когда такая процедура совершается над роскошными платьями с кружевами и вышивкой, становится прямо-таки жалко. Но что делать? Французские актрисы в погорелой Москве из “Войны и мира” не могут щеголять в свеженьких нарядных туалетах… Шикарный наряд помещают на манекен и начинают наносить печальные свидетельства тяжких испытаний: вырывают клочки ткани, распыляют из пульверизатора темную краску. Тут же в мастерской на нехитрой одноконфорочной электроплитке исходит паром чайник. Чаепитие – как подспорье для восстановления творческих сил? Ан нет, чайник оказался необходимым оборудованием для изготовления батика.

Кстати, о манекенах. Несмотря на то что наша эпоха склонна сводить значение индивидуальности к нулю, манекены здесь индивидуальные. Раньше был в Большом театре пожилой мастер, которые делал манекены на заказ по представленным меркам, сейчас его уже нет, увы. Приходится переделывать типовые манекены по размерам актрис, подкладывая необходимое количество ткани на бюст и ниже пояса. Манекены, повторяющие габариты оперных певцов, порой щеголяют внушительными накладными животами.

Зато корсеты для старинных дамских платьев – настоящие. На вопрос, как же певицы умудряются в них хотя бы просто дышать, а тем паче исполнять сложные арии, мастерицы отвечают просто: примеряем. На артистку надевают корсет самой что ни на есть традиционной конструкции, даже с металлическими прокладками, как в старину, и затягивают его до той степени, чтобы фигура была, но в обморок падать еще не хотелось.

— Актеры меняются от поколения к поколению?

— Меняются, и очень, — замечает Галина Ивановна. — Раньше было другое, трепетное, отношение к костюму. Люди сами приходили по несколько раз мерить костюмы. Отрабатывали движения, проверяя, чтобы костюм был удобен. Сейчас иной раз и не дозовешься… Хотя ведущие солисты и сейчас заботятся о костюмах, даже сами их заказывают. Кордебалет, конечно, иначе относится…

Так сейчас и зритель иначе относится к театру. Вроде бы иначе. Ни тебе вечерних платьев, ни парадной прически… Режиссеры, в свою очередь, стремятся все приблизить к реальной жизни. Доходит до того, что персонажей классических спектаклей норовят одеть в современные костюмы, которые можно даже не шить, а купить в магазине конфекции.

Сценография тоже стремится прочь от той эпохи, когда были написаны пьесы. Уходят живописные декорации, остаются жесткие конструкции, на которых можно рисовать светом. Но в огромном декорационном цехе все так же стоят ведра с краской всех цветов, а на полу помещения размером с небольшой стадион внушительными гвоздями закреплено полотно. Наше робкое предположение, что авангардные конструкции легче возить и устанавливать, оказывается ошибочным. Живописный задник свернул аккуратно в рулон – и вези, объясняют нам, а с жесткими декорациями гораздо сложнее. Да еще и сцены везде разные… Развесить живописные декорации значительно проще, чем смонтировать жесткие.

Так что тенденция отказа от живописи – это вряд ли всерьез и надолго. Да и стремление всюду показывать неприкрытую современную реальность – тоже. Театр – это условность. И зритель приходит в театр отдохнуть. И если его со сцены бомбить жизнью без прикрас, которую он и так прекрасно знает, ничего хорошего не получится… Драматический театр, конечно, может и должен отражать жизнь, а музыкальный – опера, балет – просто обязан оставаться красивой сказкой.

Пусть мы немного утратили вкус к торжественности и тайне. Стремительный ритм жизни к тому не располагает. Мы редко надеваем вечерние платья – в театр или на концерт обычно бежим прямо с работы, а там-то обычно весь день бывает не до мехов, шелков и бриллиантов. Даже тем, у кого они имеются. Взять платье с собой? Но для настоящего праздничного платья со всеми аксессуарами нужен целый чемодан, что опять же плохо сочетается с дневной суетой. Хотя… неминуемо вернется время, когда мы будем ходить в театр. Надевать вечерние платья, делать прически. Пусть то и другое не будет таким сложным, как во времена Наташи Ростовой. Но театр все равно останется сказкой, волшебным зеркалом, магическим фонарем, озаряющим повседневность нежным светом. Он должен быть таким. Иначе и за кулисы не захочется.

Ольга Шатохина